Заместитель председателя Внешэкономбанка Александр Иванов рассказал в интервью «Газете.Ru», как санкции со стороны США и ЕС вредят российской экономике, где теперь ВЭБ намерен привлекать внешнее финансирование и почему азиатские рынки для этого не очень подходят.
- Евросоюз и США к настоящему времени ввели весьма серьезные санкции против РФ и российских компаний. Как в этой связи вы собираетесь поддерживать свои экспортные операции и за счет каких ресурсов? Ведь еще до введения санкций правительство считало, что поддержка экспорта недостаточно полная.
— Мы согласны с тем, что экспорт необходимо поддерживать больше. Сейчас Россия входит в топ-10 стран по объему экспорта — порядка $500 миллиардов, если брать в долларовом эквиваленте. К сожалению, порядка половины суммы приходится на сырье. Если же говорить о высокотехнологичном экспорте: машинах, транспортных средствах, энергетическом оборудовании, то есть хайтеке, где есть добавленная стоимость, доля такого экспорта не превышает 5%. ВЭБ как институт развития заинтересован поддерживать такой экспорт, большая его часть нами и финансируется. Мы, например, финансируем поставки всех «Суперджетов», по которым есть твердые контракты, большое количество экспорта энергетического и транспортного оборудования, участвуем в переговорах с нашими ведущими компаниями, которые производят локомотивы. Но мы не только предоставляем кредиты покупателям. За последние годы общий объем экспортоориентированных проектов, поддержанных Внешэкономбанком в России, составил почти 3 трлн рублей.
— Какие еще ориентированные на экспорт проекты поддерживает ВЭБ?
Например, «Тобольск — Полимер», первый завод такого рода в стране – порядка 50% продукции он экспортирует в Китай и другие страны. Ярославский моторный завод «Автодизель». Два миллиарда долларов выделили на «Суперджет», когда он еще был в проекте, чтобы создать производство. Мы лишь недавно стали наращивать поддержку экспорта, соответствующий департамент был создан в июне 2013 года. К сожалению, в России недостаточно развито производство, и вопрос, очевидно, лежит в плоскости создания государством общей среды для того, чтобы больше производили. Финансовая поддержка, которую мы предоставляем, важна. Но есть и нефинансовые меры, которые должны осуществляться, производство, инвестиционный климат в целом необходимо поддерживать через налоги, преференции.
— Вы говорите о «создании государством среды». Однако уже даже шутка появилась, что никакие санкции не могут навредить нам больше, чем это делает родное правительство, с точки зрения создания условий для развития бизнеса.
— По сравнению с предыдущими годами поддержка осуществляется. Посмотрите, по ряду позиций мы поднимаемся в рейтинге Doing Business. Стало проще налоговое администрирование. До введения санкций шли крупные инвестиции от суверенных фондов, они осуществлялись вместе с Российским фондом прямых инвестиций. После того, как ввели санкции, инвестиционный климат глобально ухудшился. Какие-то меры принимаются, но задача настолько комплексная, что один ВЭБ ее решить не сможет. Должно быть производство.
Несвязанных кредитов Азия дает мало
— В условиях угроз со стороны ЕС и США о введении новых санкций где вы теперь будете брать кредитные ресурсы для тех же наукоемких и экспортоориентированных проектов? С одной стороны, закрываются западные рынки заимствования. С другой, хочется надеяться, что российские политики и финансисты проявят мудрость и не привяжут себя накрепко к китайским рынкам капитала. С третьей стороны, российский бюджет тоже не безразмерен. Где деньги брать будете?
— Вы правы, это большая проблема для всех российских банков. Западные рынки сейчас практически закрыты. Локальный рынок пока доступен, но менее ликвиден. Там нет денег такой длины и в таких объемах. Да, мы смотрим на Азию и, в частности на Китай. Там большие ресурсы. Но Китай, как правило, дает их под проекты, которые имеют китайский контент. Кроме того, Китай обычно не дает несвязанных денег. Южная Корея по-прежнему готова активно инвестировать в Россию. Поэтому, очевидно, нам придется опираться больше на внутренний рынок и бюджет. По новой «дорожной карте» нам установили достаточно амбициозный норматив по поддержке экспорта: к 2018 году мы должны выдать кредитов чуть ли не на 45 млрд долларов. В нынешних условиях мы не сможем привлечь с рынков такую сумму. Думаю, даже в лучшие годы она была бы проблематичной.
— Россия очень масштабно готовится к майскому визиту в Китай президента Путина. Понимают ли люди, принимающие решения, что есть угроза стратегической, в том числе финансовой зависимости от КНР на многие годы?
— Могу сказать за нас. Внешэкономбанк планирует подписать кредитное соглашение с Эксимбанком Китая на цели финансирования Эльгинского месторождения. Это угольное месторождение в Якутии. Условия не могу комментировать: во-первых, это коммерческая тайна, во-вторых, китайская сторона еще согласовывает документацию. По ценовым параметрам деньги для нас привлекательны. Они дешевле, чем если бы мы сейчас вышли на американский и европейский рынок.
Китайцы, да, увязывают свое участие с тем, чтобы часть оборудования поставлялась на проект ими. Подчеркну, часть небольшая, оборудование идет и из других стран. Уголь пойдет, в том числе, в Китай. Не вижу в этом ничего плохого: если у нас нет такого спроса, а в Китае он очень высок, почему не продавать продукцию? Но вводя санкции, Европа и США поступают не совсем верно, выталкивая нас с западных рынков. Наша страна должна быть и в Европе, и в Азии.
— Какой процент финансирования вы раньше привлекали на европейском и американском рынках?
— Если мы говорим о несвязанном финансировании, то есть еврооблигациях, синдицированных и двухсторонних кредитах на балансе ВЭБа, то порядка 80%. А Китай и другие страны Азии предоставляют несвязанные ресурсы в очень незначительном объеме. Они предпочитают давать средства под проекты либо поставку оборудования.
— А если брать пропорции госсредств и привлеченных кредитов, насколько ВЭБ зависим от европейского рынка денег?
— У нас 40% — госсредства, 60% привлечены с рынка. Из них до половины — рынки капитала, вторая половина – связанное финансирование под экспортные и страховые агентства, включая китайское. В том, что касается несвязанного финансирования, мы на 80 процентов зависим от европейских и американских инвесторов. Например, в наших еврооблигациях на европейцев и американцев приходилось порядка 70%. И это длинные ресурсы, особенно средства США, – свыше 10 лет. В Европе сроки короче, но она была основным источником капитала. В Китае рынок эволюционирует достаточно серьезно. Мы смотрим на новые возможности, но пока там и другая ликвидность, и другие объемы привлечения.
Поддерживаем покупателей, не продавцов
— На каких условиях ВЭБ выдает кредиты экспортерам? Есть ли для них преференции по сравнению с остальными заемщиками?
— Большая часть покупателей продукции – страны СНГ, Латинской Америки, частично Юго-Восточной Азии – имеют менее высокий страновой рейтинг, чем Россия. Поэтому ВЭБ может предлагать условия, которые заемщиков устраивают. Есть отдельная программа: субсидирование процентных ставок по кредитам для покупателей нашей продукции. Пример – сделка с мексиканской Interjet. Рейтинг Мексики сопоставим с российским, поэтому мы применили механизм субсидирования выпадающей дельты между стоимостью нашего фондирования и стоимостью кредита для конечного заемщика. Благодаря этому мы смогли участвовать в синдицированном кредите вместе с «Дойче Банком» и «Интезой» (Deutsche Bank и Intesa Sanpaolo).
— Вы говорите о покупателях. А что для самих экспортеров?
— Мы, как правило, не финансируем экспортеров, предлагая кредиты покупателям. У нас есть портфель предэкспортного финансирования, но он незначителен. Все просто: экспортер не хочет брать лишний долг на свой баланс. Ему лучше, когда финансируют покупателя. А потом уже покупатель рассчитывается с нами.
— Что касается программы субсидирования. Получается, условия выдачи таких кредитов чуть ниже рынка. Это не является нарушением правил ВТО?
— Нет. Как раз такого рода субсидирование и разрешено. Есть специальное правило, по которому государственные институты поддержки экспорта могут получать такого рода субсидирование.
Он все-таки летает
— Знаете, возникает не очень радостная картина, особенно в контексте «Суперджета». Поддержка высоких технологий — это хорошо, но на практике получается: товарищи из Латинской Америки, возьмите у нас этот самолет, может быть, когда-нибудь он взлетит.
— Он, во-первых, летает все-таки. Там есть проблемы, согласен — например, с предкрылками. Между прочим, не наше производство, это лидирующий европейский поставщик. Но каждый раз, продавая свои самолеты, «Сухой» получает выручку и инвестирует в улучшение продукта. Во-вторых, знаете, в Бразилии есть самолет Embraer. Банк развития Бразилии лет 40 его финансировал, так же выдавал кредиты покупателям. А сегодня каждый второй региональный самолет в мире – Embraer.
— Помнится, все сдвинулось с мертвой точки, когда бразильским авиастроением заинтересовались американцы и вошли туда с деньгами, технологиями и организацией производства. В итоге в последние годы Бразилия стала мировым лидером самолетостроения.
— Возможно. И все же я настаиваю: «Суперджет» — это наш хайтек. Новых самолетов у нас не производилось со времен СССР.
— Но он же почти на 90 процентов состоит из зарубежных деталей.
— Он на 60 процентов состоит из зарубежных деталей. 30 и 30 процентов – Франция и Италия. Ведь планер наш. Часть оборудования сначала закупалась в Европе, а теперь производство все больше локализуется. Двигатели производят и у нас, и там. С двигателями был ряд проблем, но их решили.
— И все равно получается следующее: «Ребята, купите», а не «ребята, произведите».
— Как я уже сказал, производителя мы поддержали 2 млрд долларов на этапе создания продукта вместе с другими российскими банками. Есть «Тобольск — Полимер», Ярославский моторный завод. Очень много проектов развития финансируется внутри страны. Но в условиях глобализации мы убедились: даже имея замечательный продукт, его так просто не продать. Потому что конкуренты тоже придут с продуктом и с финансовым пакетом.
— И с сервисным обслуживанием.
— Совершенно верно, и это очень важно. «Суперджет» — новый продукт, у него еще нет вторичного рынка. Если вы берете в залог Boeing, а кредит не возвращают, вы через неделю-две продадите залог на вторичном рынке. С «Суперджетом» такого пока нет. Не решен вопрос с гарантиями остаточной стоимости, а это очень важно в финансировании авиапрома. Вопрос сейчас обсуждается в правительстве. Но мое мнение: если ничего не делать, тогда умрет и то, что есть. Кроме того, тот же «Суперджет» — это рабочие места.
Планов что-либо приостанавливать сейчас нет
— В правительстве есть команда оптимистов, которые говорят: санкции нам на руку. Снижающиеся доходы заставят не просто расходовать средства от нефти и газа, а, наконец, заняться собственной экономикой и повышением эффективности. Как видится ситуация из большого финансового учреждения?
— На мой взгляд, санкции несут больше негатива, чем позитива. Закрылись финансовые рынки, нет инвестиций. Это бьет по бизнесу Европы, но и наша экономика страдает. Действительно, любая встряска заставляет задуматься о новых возможностях, но ведь сырье Россия не перестает добывать. Сырьевая экспортная модель сохранится на долгие годы. Ничего плохого в этом нет, та же Норвегия экспортирует много газа. Но и производить все на территории России в нынешних условиях вряд ли нужно и можно. Мы не Советский Союз, а в глобальном мире должна быть кооперация. Опора только на собственные силы контрпродуктивна.
— Несмотря на то, что вы пытаетесь выйти на азиатские финансовые рынки, у вас сейчас наверняка начнутся серьезные проблемы с финансированием. Есть какие-то проекты, про которые уже понятно: в случае нехватки средств они попадут под сокращение?
— В конце прошлого года Наблюдательным советом была утверждена новая концепция работы банка. Весь портфель делится на два типа проектов. Проекты, назовем условно, рыночные: мы видим, что они прибыльны, окупаемы, под них можно привлечь фондирование. Да, мы институт развития, у нас цель — не прибыль, но все же. Вторая группа – директивные проекты, которые вносятся в банк по поручению правительства и Набсовета. Банк дает заключение, что они, например, убыточны или что денежная выручка по ним будет недостаточной. Под такие проекты мы просим у Набсовета специальное фондирование.
Если говорить о текущем портфеле, сейчас у нас планов что-либо приостанавливать нет. Проекты, принятые к финансированию, будут финансироваться. Но, конечно, мы думаем о том, что источники фондирования становятся ограниченными. На наш баланс ложится дополнительная нагрузка, уже возникают разрывы в ликвидности. Как и коммерческие банки, мы думаем о возможности ограничить темпы прироста кредитного портфеля. Можно также будет обсудить новые повышенные ставки с заемщиками, как делают Сбербанк и ВТБ. Если называть вещи своими именами, ситуация сейчас напряженная. И, конечно, мы в банке готовим кризисные планы.
— Когда вы собираетесь их обсуждать? На следующем Набсовете?
— Мы находимся в диалоге с Набсоветом, правительством, Минфином. Кроме того, все должно быть увязано со сроками нашей капитализации. Первоначально планировалось, что капитал банк получит в конце первого – начале второго квартала. Сейчас речь идет скорее о третьем. Нужно четко понимать, когда придет дополнительный капитал, потому что мы должны четко соблюдать норматив достаточности капитала, который выше 10%. Если интенсивно наращивать кредитный портфель, а капитал по каким-то причинам задержится, мы рискуем подойти к критическому значению норматива.
— Кроме «похода» за капиталом на азиатские рынки, видите ли вы иные источники заимствования средств? Привлечение, например, дополнительных средств из бюджета.
— Помимо азиатских рынков, альтернативы, кроме бюджета или Центрального Банка, мы не видим. У ВЭБа ограниченный мандат, и мы не вправе, например, привлекать депозиты населения. Сейчас мы работаем с коллегами из ЦБ, чтобы рефинансировать наши кредиты. Например, те, которые выдаются на инвестиционные проекты, в том числе под госгарантии. Предлагаем рефинансировать кредиты и на поддержку экспорта.
-То есть не только те, что были выданы под строительство в Сочи?
— Не только. По аналогии с тем, как это делают коммерческие банки. Но ВЭБ не может использовать этот механизм, потому что не является банком в классическом смысле слова. Поэтому мы и ведем диалог с ЦБ, чтобы нас тоже можно было подключить к механизму рефинансирования.
— Как, на ваш взгляд, в ближайшей перспективе будут проходить в России крупные инвестпроекты? Через эмиссию или иные механизмы?
— Думаю, что, во-первых, на средства ФНБ. Потом не забывайте о таком механизме, как Российский фонд прямых инвестиций. Есть постановление правительства: средства по госпрограммам, не использованные до определенного момента, переходят в распоряжение РФПИ. А РФПИ работает не только с западными инвестфондами, но и с азиатскими, фондами из Персидского залива. Они все по-прежнему готовы инвестировать в Россию.
Софт и хард на экспорт
— Вы говорили, производство в России на не очень хорошем уровне. Появляется ли что-то новое, что может «выстрелить» и начать экспортироваться?
— Мы видим достаточно высокий спрос на помощь в поставках программного обеспечения. Во всем, что связано с IT, наши компании активны, и у нас уже в проработке ряд сделок по финансированию поставок софта либо «железа» на рынки третьих стран.
— Какого рода софт и «железо»?
- Например, одна из компаний-лидеров на рынке предполагает поставлять средства дактилоскопии – сканирующие отпечатки пальцев, сетчатку для контроля доступа, контроля перемещения граждан. А это имеет широкое применение, например в аэропортах.
— Нужны ли изменения в законодательстве для поддержки экспорта? Комитет во главе с первым вице-премьером Игорем Шуваловым сейчас занимается проработкой таких предложений. Где у нас в законодательстве заслоны, которые мешают экспортировать?
— Если говорить о ВЭБе, то мы часть своих предложений уже вынесли на Набсовет. Например, предоставить ВЭБу право выдавать таможенные гарантии, гарантии возврата НДС. Этого мы были лишены, а экспортеры, которые с нами работают, в этом нуждаются. Предложения находятся на финальной стадии рассмотрения в министерствах. Если же говорить о комитете по экспорту и внешнеэкономической стратегии при Набсовете ВЭБа, который возглавляет Игорь Шувалов, то там, как нам видится, подобные вопросы будут рассматриваться шире. Потому что, помимо ВЭБа, есть другие участники группы: ЭКСАР, Росэксимбанк, «ВЭБ-лизинг». Есть вопросы, связанные с нефинансовой поддержкой экспорта: например, таможенное администрирование. Некоторые темы будут связаны с малым и средним бизнесом, поддержка которого сейчас недостаточна.
О кредитах в штуках
— Как крымские события повлияли на работу ВЭБа в рамках международных организаций?
— Если говорить о наших отношениях с международными финансовыми организациями, то практически никакого влияния мы не почувствовали. В конце апреля в Москве прошла 37-я сессия Ассоциации финансовых институтов развития Азиатско-Тихоокеанского региона, где ВЭБ в этом году председательствует. Если же говорить о влиянии крымских, украинских событий, то оно, безусловно, есть. У нас есть «дочка» на Украине — Проминвестбанк, работает в Киеве. Как и в других дочерних банках с российским капиталом, там наблюдается определенный отток средств вкладчиков, и, конечно же, это требует нашей поддержки. Как акционеры мы такую поддержку будем оказывать.
— Расскажите про свои успехи за год в этой должности. Вы же начали прошлой весной?
— Если говорить об экспорте – да. Потому что еще я отвечаю за привлечение ресурсов. Могу сказать: мы горды тем, что ВЭБ за период неполного года достаточно серьезно нарастил работу по поддержке экспорта. Порядка 160 миллиардов рублей – объем портфеля экспортного финансирования на первый квартал 2014 года. За счет различных инструментов мы осуществили финансовую поддержку экспортных контрактов отечественных предприятий на общую сумму 710 миллиардов рублей. Только за первый квартал этого года мы выдали на 31 миллиард рублей нового экспортного финансирования, кредитов. Если же говорить о кредитах в штуках, то 18 экспортных кредитов было выдано за первый квартал. Считаю, что в нынешних условиях, когда внешние рынки, по сути, закрыты, это хороший результат.
