«Эксперт» №29 (952)
Александр Ивантер

Зампред, главный экономист—
член правления Внешэкономбанка Андрей Клепач

Центральному банку надо активнее использовать нетрадиционные методы рефинансирования — выкупать проектные облигации банков и институтов развития, выпущенные под конкретные инвестпроекты, а затем методами надзора блокировать нецелевые утечки средств

Ровно год назад Андрей Клепач покинул пост замминистра экономического развития. В МЭРе он отработал в общей сложности десять лет и за это время заслужил репутацию одного из самых сильных в стране прикладных макроэкономистов. До этого карьера Клепача развивалась по научной стезе: после окончания экономического факультета МГУ в 1981 году десять лет преподавал на кафедре политэкономии альма-матер, защитил диссертацию. Затем работал в академическом Институте народнохозяйственного прогнозирования и неправительственном аналитическом Центре развития.

Интеллигентные манеры, мягкий голос, внимательный взгляд — все черты ученого человека по-прежнему при нем. Но они не должны вводить в заблуждение. Во всем, что касается принципов и убеждений, это человек жесткий и бескомпромиссный. В дискуссиях и аппаратных сшибках по ключевым вопросам экономической политики последних как минимум десяти лет Клепач — стойкий приверженец активизации роли государства в экономике, пересмотра господствующей парадигмы фискального и денежного зажима.

На своем нынешнем посту зампреда, главного экономиста — члена правления Внешэкономбанка Андрей Клепач, продолжая заниматься анализом и прогнозированием макроэкономической ситуации, приобрел несколько большую свободу в оценках экономической политики ЦБ и правительства, что стало дополнительным стимулом для организации этого интервью.

За прошедшие в новой должности месяцы Клепач вполне погрузился и в собственную кухню работы банка развития, сохранив определенную свежесть взгляда человека со стороны. Поэтому его оценки некоторых чувствительных вопросов функционирования ВЭБа также очень любопытны. Но начали мы беседу с животрепещущего разговора о текущем состоянии экономики.

— Андрей Николаевич, помесячный мониторинг динамики российского ВВП, который вы ведете в ВЭБе, по итогам мая фиксирует углубление спада в экономике и изменение его профиля. Прокомментируйте, пожалуйста, подробнее.

— Сейчас траектория цены нефти идет чуть выше наших ожиданий. Если средняя цена по году будет около 60, то мы увидим спад ВВП в диапазоне минус 3,5 — минус 3,8 процента.

Нынешний кризис менее резкий, чем кризис 2008-2009 годов, но и выход из него будет, более медленным
Увеличить

Если говорить о профиле спада, то видно, что, с одной стороны, он менее резкий, чем во время прошлого кризиса семь лет назад, но и выход из него будет, по-видимому, более медленным. Конечно, если не принимать дополнительных стимулирующих мер.

Содержательно нынешний кризис имеет много различий по сравнению с кризисом 2008–2009 годов. Прошлый кризис был частью мирового, нынешний развивается на фоне ускорения роста мировой экономики, по крайней мере ключевых ее хозяйственных зон, за исключением Китая. Нынешний кризис у нас был спровоцирован рядом обстоятельств. Прежде всего это резкое и глубокое падение цен на нефть плюс эффект санкций, обрезавших доступ к основным зарубежным рынкам заимствований и усиливших отток капитала.

Вообще, сжатие спроса сегодня сильнее. В прошлом кризисе огромную роль играло уменьшение запасов. В нынешнем кризисе нет такого избыточного накопления запасов, а их уменьшение в значительной степени определяется сокращением импорта.

По другим составляющим спада тоже прослеживается много различий. Скажем, по динамике потребительского спроса, розничной торговли мы имеем сегодня существенно более глубокий провал, чем во время прошлого кризиса. В целом по году розница может свалиться на 8,5–9 процентов. И понятно почему. В отличие от ситуации 2008–2009 годов мы имеем существенное сокращение реальных доходов населения. Тогда этого не допустили, пойдя на значительное увеличение зарплат в бюджетном секторе и пенсий.

— Наращивание социальных расходов в 2008–2009 годах было фактически главной антикризисной мерой. Она поддержала социальную стабильность в стране, а либеральные экономисты довольны ею еще и потому, что социальные расходы, в отличие от бюджетных инвестиций, труднее коррумпировать. Почему государство не прибегает к испытанному рычагу сейчас? У нас нет ресурсов или это принципиальное политическое решение?

— Повышение зарплат в бюджетном секторе продолжалось и после завершения прошлого кризиса, в ходе исполнения майских указов президента 2012 года. Это в значительной степени долгосрочный социальный маневр, стратегически правильный. Но, возможно, мы несколько перегнули палку и повышение зарплат опережало наши возможности. Сейчас мы здесь откатываемся назад. Решения еще не приняты, но есть позиция Минфина по поводу конструкции федерального бюджета 2016–2018 годов, в соответствии с которой индексация будет минимальной. В реальном выражении доходы бюджетников и пенсионеров снизились уже в прошлом году, снизятся существенно и в нынешнем, и на компенсацию этого падения понадобится несколько лет. Разумно ли это? Ведь работники бюджетной сферы и пенсионеры формируют значительную часть потребительского спроса. Думаю, тут надо нащупать правильный баланс. Важно еще, чтобы рост производительности труда не сильно отставал от роста зарплат, хотя обеспечить его значительное опережение при продолжении структурного маневра в пользу бюджетников вряд ли возможно.

Пока что значительное увеличение зарплат в бюджетном секторе в 2009–2014 годах не транслировалось в соответствующее увеличение объемов и качества услуг, предоставленных в сферах здравоохранения и образования. А переключиться на платную медицину и образование население в условиях снижения реальных доходов по большей части тоже не может. Фактически люди вынуждены экономить на своем здоровье и уровне образования членов своей семьи.

— А как обстоят дела в инвестиционной сфере?

— Ситуация с инвестициями сегодня сложнее и острее, чем в прошлый кризис. По нашим оценкам, инвестиции в основной капитал в 2015 году сократятся примерно на 15 процентов, раньше мы ожидали даже еще большего снижения, до минус 19 процентов. Сжатие потребительского спроса и розничной торговли пришлось в основном на первый квартал и на апрель, а в дальнейшем, с учетом сезонного фактора, сжатие приостанавливается, и уже в третьем квартале мы, скорее всего, увидим небольшой рост (в годовой оценке будет все равно минус из очень высокой базы конца 2014 года).

С инвестициями картина прямо противоположная. Первый квартал тут не показателен, основные инвестиции приходятся на конец года, фактически только тогда мы увидим истинную глубину инвестиционной ямы. При этом государственные инвестиции сжимаются существенно сильнее частных. Это касается и региональных бюджетов, и федерального.

Экспорт и оборонка держат промышленность

— Вплоть до марта-апреля сравнительно неплохую динамику демонстрировала промышленность. В отличие от резкого сброса объемов производства во втором полугодии 2008 года промышленный выпуск в течение нескольких месяцев в целом держался на плато, с поправкой на сезонный фактор. На фоне кризисных анклавов в производстве стройматериалов и транспортном машиностроении наблюдался импортозамещающий рост в пищевой промышленности и частично в металлургии и химии. А вот майские данные показали ухудшение ситуации в промышленном секторе. Что там происходит?

— Ситуация в промышленности сегодня все еще существенно лучше, чем в 2008–2009 годах, прежде всего за счет экспортных отраслей (здесь, несмотря на все еще низкие цены на нефть и сырье, позитивную роль сыграла девальвация рубля) и оборонной промышленности. Если бы не оборонка, мы имели бы промышленный спад уже по итогам прошлого года. И сегодня ОПК серьезно поддерживает динамику машиностроения и всего промышленного выпуска. А в целом экономику в нынешнем году поддержит сельское хозяйство: оно, я надеюсь, покажет рост, виды на урожай хорошие. К тому же весьма эффективны меры государства по субсидированию затрат сельхозпроизводителей, как процентных, так и, хотя и в несколько меньшей степени, инвестиционных.

В то же время спад капитальных вложений сильно бьет по производителям инвестиционных товаров — металлургической продукции, машин и оборудования, стройматериалов. Вдобавок в ряде отраслей, это касается прежде всего производства автомобилей и вагонов, мы имеем ярко выраженный структурный, а не конъюнктурный кризис. Рынок грузовых вагонов затоварен, а легковые автомобили не распродаются в условиях резкого падения реальных доходов семей и даже номинального сжатия потребительского кредита.

Драматическая ситуация с кредитом — важный тормоз не только для потребительского рынка, но и для инвестиционного. По нашим оценкам и оценкам ЦМАКП, в ряде промышленных отраслей и в сельском хозяйстве до половины прибыли и более у предприятий уходит на обслуживание долгов. Фактически промышленность работает на банки, чтобы выжить. В этих условиях нужны дополнительные, не чисто рыночные меры поддержки. И роль Внешэкономбанка здесь очень важна. Доля нашего банка в национальном корпоративном кредитовании составляет около 7 процентов, а в долгосрочном кредитовании — 13 процентов. В отличие от коммерческих банков ВЭБ не так резко повышал кредитные ставки зимой по действующим договорам и продолжает кредитование предприятий по ставкам существенно ниже среднерыночных, по сути дела, себе в убыток.

Надо думать, как погашать эти убытки. Потому что внешний рынок заимствований в условиях санкций для ВЭБа закрыт. В этой ситуации государство должно пойти на докапитализацию ВЭБа и покрытие его убытков. Не ради самого банка, а чтобы ВЭБ продолжал выполнять свою долгосрочную стабилизирующую роль в инвестиционном процессе. ВЭБ пока получил 30 миллиардов рублей, однако пока не урегулирован вопрос их использования для покрытия убытков.

Принято принципиальное решение об инвестировании средств Фонда национального благосостояния в размере до 300 миллиардов рублей через ВЭБ. Однако чрезвычайно важна скорость отбора проектов и запуска их поддержки. Очень важно не потерять для инвестиций следующий год. Из инвестиционного провала выйти чрезвычайно тяжело. Нужны проекты, которые создадут рабочие места и спрос внутри страны, будут ориентироваться на импортозамещение, а не на ввоз технологий.

Источник длинных денег — Центробанк

— Да и масштаб не тот. Вычет инвестиционных ресурсов из экономики в нынешнем году в связи с кризисом достигнет 1400 миллиардов рублей, 90–100 миллиардов долларов составит отток капитала. Чем эта дыра может быть закрыта?

— Нам придется идти на существенно более широкое использование средств ФНБ, если мы не хотим застрять в этой инвестиционной паузе еще на несколько лет. А по большому счету, конечно, и ФНБ, да и бюджетные ресурсы не способны кардинально решить вопрос с предложением длинных денег в экономике. Я считаю, что Центральному банку надо активнее использовать нетрадиционные методы рефинансирования инвестпроектов. Шаг навстречу, который сделал ЦБ в рамках механизма проектного финансирования, неадекватен потребности ни по процедуре, которая сейчас избыточно сложна, ни по лимитам операций: 50 или даже 100 миллиардов рублей — это ничтожные величины в макроэкономическом смысле. Да и сам механизм, задействованный по постановлению о проектном финансировании номер 1044, бюрократический, не банковский.

Более эффективным представляется покупка Банком России по льготной ставке облигаций, выпущенных ВЭБом, другими банками и институтами развития для финансирования инвестиционных проектов. При этом ЦБ должен будет использовать имеющиеся у него инструменты надзора и контроля, чтобы заблокировать возможность нецелевого использования средств для этого узкого круга банков, в частности — направления их на валютный рынок. Кроме того, по крайней мере в том, что касается ВЭБа и Россельхозбанка, ЦБ мог бы регулировать предельную ставку для конечных заемщиков и выставлять индикативные потолки желательного прироста кредитных портфелей. Потребность в таком льготном долгосрочном финансировании — не менее 500–700 миллиардов рублей в год.

— С точки зрения руководства ЦБ, вы предлагаете абсолютную крамолу. Речь идет ни много ни мало об изменении парадигмы денежного предложения в стране. О запуске целевой эмиссии рублей с управляемыми инфляционными рисками. Вы отдаете себе в этом отчет?

— Если мы хотим добиться серьезного прорыва в экономической динамике, надо делать именно это, а не успокаивать себя разговорами о необходимости улучшения инвестиционного климата, судебной реформы и так далее. Все это правильно и нужно, но это не про ситуацию шока, кризиса и санкций. Нужны достаточно мощные терапевтические, но пока еще не хирургические средства, чтобы переломить ситуацию с инвестициями.

Еще одна проблема, на мой взгляд, недооцененная государством. Сегодня требует докапитализации не только банковский сектор и АСВ. Требуется докапитализация и оздоровление многих системообразующих предприятий реального сектора. Они вышли «хромыми» из кризиса 2009 года, многие из них генерировали новые убытки, накапливали новые долги. Это авиационный комплекс, это двигателестроение, это космическая отрасль. Рыночное оздоровление по нынешним банковским ставкам 14–17 процентов годовых невозможно. Принято решение о государственной поддержке ОАК в размере 100 миллиардов рублей, но эти деньги стопроцентно уйдут банкам. В ближайшие годы гражданское авиастроение будет генерировать убытки, пока ключевые проекты — SSJ100 и МС-21 — не выйдут на рентабельную траекторию. Но остановить или заморозить эти проекты сейчас было бы недальновидно. Мы потеряем надежды на возрождение отрасли, останутся только долги. Поэтому нужно продолжать вкладывать, имея в виду горизонт возврата денег семь-десять лет. Это можно сделать, используя Внешэкономбанк, задействовав средства ФНБ. Деньги вернутся, это не черная дыра.

ВЭБ как прораб промышленной политики

— По итогам 2014 года ВЭБ показал шокирующий консолидированный убыток в размере почти 250 миллиардов рублей. Основные причины — отчисления в резервы по олимпийским и украинским проектам банка, негативная переоценка ценных бумаг. Выражаясь бытовым языком, складывается впечатление, что банк надорвался, не выдержав обилия фактически невозвратных политических проектов. Два года назад ВЭБ начал предпринимать усилия по формированию регламента работы со специальными проектами, включая процедуру компенсации государством убытков банка по таким проектам. Обсуждалось даже введение квот, фиксирующих предельный годовой объем директивных проектов ВЭБа. В каком состоянии сейчас находится эта работа?

— Спецпроекты сейчас составляют около трети кредитного портфеля ВЭБа. Это проекты с повышенным риском, с проблемами возврата и обслуживания. Но это не означает, что другие проекты, не имеющие такого формального статуса, не являются проблемными. Тут трудно провести четкую черту. В «Стратегии развития ВЭБа до 2020 года» мы исходим из того, что стратегически рост нашего кредитного портфеля будет осуществляться в основном не за счет спецпроектов, а за счет кредитования проектов более рыночного характера. Возвратность средств — необходимое требование и для спецпроектов.

— Мне кажется, чтобы ВЭБ смог сосредоточиться на долгосрочных приоритетах в своей кредитной политике и существенно ограничить объем принимаемой от государства работы со спецпроектами, требуется кардинальная управленческая реформа. Сегодня председатель банка назначается президентом по представлению премьер-министра, а сам премьер по должности становится председателем наблюдательного совета банка. Это чересчур жесткая конструкция, которая превращает ВЭБ фактически в «финансовый SPV» правительства, по определению не обладающий правом вето. Возможно, ВЭБу необходимо повысить степень своей операциональной независимости. Конечно, не до уровня независимости ЦБ, но все же. Что вы думаете по этому поводу?

— Если брать опыт зарубежных банков развития, то организационно-управленческая связка с правительством там действительно существенно менее жесткая, чем в случае Внешэкономбанка, и они менее зависимы. Но вот что касается направлений кредитования, то национальные правительства задают их банкам развития даже еще более жестко, чем у нас. Нынешний меморандум Внешэкономбанка достаточно размыт и позволяет кредитовать почти все. Так что, скорее, более важное условие повышения эффективности ВЭБа не реформа его управленческой модели, а проработка направлений кредитования в соответствии с приоритетами государственной промышленной политики и активное вовлечение Внешэкономбанка в реализацию и даже в разработку государственных программ и финансирование предусматриваемых ими стратегических проектов.